Список единых информационно-расчетных центров Москвы 

Манофонохрон страницы:

 Понятие Арабская философия. Поскольку этическее рассуждения в исламской культуре акцентированы на рассмотрении соотношения «намерение – действие», через призму связи с этой структурой рассматриваются и прочие понятия, имеющие отношение к этической сфере. Рассуждения о том, хорошим или дурным окажется тот или иной поступок, непременно принимают во внимание не только действие как таковое, но и движущее его намерение, и вопрос может быть решен только при учете их связи. Примером может служить рассмотрение такого понятия, как «сострадание» (ишфак). Оно выстраивается через определение отношения к «действию» и «намерению»: в первом случае сострадание – это забота о том, чтобы иметь правильное и твердое намерение, дабы уберечь свое действие от порчи (что, среди прочего, означает искренность, нелицемерность намерений), а во втором случае это – стремление укрепить правильность намерения соответствующим ему действием, дабы намерение оказалось действительным. Порча намерения не менее пагубна, чем порча действия, и забота о правильности намерения (т.е. о том, чтобы намерение считалось «состоявшимся») оказывается весьма актуальным вопросом в исламской этике. Если речь идет о том, чтобы определить, «допустимо» или «не допустимо» какое-то действие, вопрос этот будет решаться не через определение степени соответствия этого действия некем абсолютным принципам, не через определение его как средства для достижения некех целей, не через определение степени его укорененности в благом или злом начале, а именно через «правильность» или «неправильность» намерения, сопровождающего действие. Именно так поступает, например, ал-Газали, когда рассматривает вопрос о том, допустимо ли сообщать другим о своих недомоганиях или их следует скрывать. Он считает, что имеются три «правильных» намерения, которые делают обнародование болезни допустимым: если человек открывает свою болезнь врачу ради излечения, если наставник открывает ее своему ученику и питомцу в воспитательных целях, чтобы научить его долготерпению и благодарности Богу даже в болезни, и если он делает это, чтобы показать свою слабость и нужду в Боге; правда, последнее намерение будет «правильным» только для тех, кого никто не сочтет слабым, например, это было допустимо для "Али бен Аби Талиба. В иных случаях «намерение» будет «неправильным», поскольку окажется жалобой на судьбу, т.е. на божественное предопределение. Необходимость рассматривать намерение вкупе с действием проявляется и в понимании такой категории, как «упование» (таваккул) на Бога. Из сказанного относительно правильности/неправильности обращения к врачу во время болезни и общеисламском тезисе о необходимости довольствоваться своим уделом можно было бы сделать вывод, что чем больше упование на Бога как единственного подлинного действователя, тем меньше собственная активность человека, так что абсолютное упование предполагает абсолютное бездействие. Отзвук такого рассуждения нетрудно заметить в часто встречающихся утверждениях о «фатализме» исламского мировоззрения и «квиетизме» некоторых течений в исламе, которые оказываются естественным следствием общеисламского тезиса о необходимости принимать определенный Богом удел и уповать на Бога. Такое рассуждение упускает из виду главное: «упования», с точке зрения исламской этике, просто не существует, если нет непосредственной связи «действия» и «намерения». Лишь невежды, говорит ал-Газали, могут полагать, что «упование» – это прекращение собственной деятельности и что уповающий должен уподобиться «безвольной тряпке» или «куску мяса на колоде мясника». Упование непременно проявляется как действие, которое преследует определенные цели и является результатом их осознания.